И у Российской Фемиды случаются "прозрения". Вновь о компенсации морального вреда.

В преддверии нового года и в завершение ушедшего мне пришло совершенно неожиданное известие об окончании дела, на мой взгляд, представляющего немалый интерес, как с точки зрения его обстоятельств, так и с точки зрения судебного подхода к разрешению важных вопросов, связанных с квалификацией деяния,  оценкой причиненного вреда и определением размера его компенсации.

Я ранее уже затрагивала вопрос соразмерности компенсации морального вреда, назначаемой нашими судами, тому объему внутренних переживаний, которые претерпевает потерпевший в результате действий виновника его страданий.

И вот,  жизнь так распорядилась, что мне вновь захотелось коснуться этой темы, хотя в данном случае, эмоциональная окраска моего повествования будет несколько иной.

Кроме того в этой статье я коснусь и иных вопросов, поскольку возмещение причинённого преступлением вреда имеет производный характер от собственно самого совершённого деяния, его обстоятельств, последствий, и, как показывает реальность, многого другого.

Но, обо всем по порядку.

Дело это началом своим относится к сентябрю 2015 года, когда в семье моего хорошего знакомого произошла страшная беда – был убит муж его сестры.

Смерть, сама по себе, событие чудовищное. Смерть же близкого человека причиняет крайнюю степень горя, ощущения безысходности, потрясения от неожиданности и нелепости случившегося.

Все перечисленные оттенки переживаний были в полной мере испытаны семьей моего знакомого.

Произошедшие события действительно поражают своей нелепостью, и от того становятся еще страшнее.

Убитый ( назовем его С.) был нормальным молодым человеком, женатым, воспитывающим десятилетнего сына, работающим, и неплохо зарабатывающим, обладающим спокойным, незлобивым характером, не любителем шумных компаний и выпивок.

Так случилось, что к его жене из другого города приехала подруга погостить. Дома собралась компания, пришли общие друзья. Немного посидев вместе с жёнами, мужчины решили оставить женщин пообщаться, и отправились в бар.

Посиделки в баре окончились убийством, совершенным администратором бара. Вся картина зафиксирована камерами видеонаблюдения.

Вот С. проходит в зоне видимости камеры, мимо него проходит будущий убийца, что-то говорит в его сторону.

Вот будущий убийца разворачивается, подходит к С., и, подпрыгнув, с силой бьёт С. своей головой в область лба, одновременно придерживая за передние части рубашки, потом, отталкивает от себя и одновременно, снова подпрыгнув, опять бьет его в область лба своей головой.

С., уже бесчувственный, как мешок, падает на пол, ударяется затылком, лежит неподвижно.

Потом подбежали друзья, подняли находящегося в непонятном для них состоянии С., усадили на стул, он падал то влево, то вправо, его придерживали, прикладывали к носу холод ( текла кровь), под руки вывели на улицу, привезли на машине домой, подняли до квартиры ( ну не понимали они, что с ним, думали, что выпил настолько много, что на ногах не стоит).

Дома у С. начали синеть кожные покровы, дыхание стало прерывистым, сознание к нему не возвращалось, — жена вызвала «скорую»…

В коме С. провел около месяца и скончался 15 октября 2015 года, не приходя в сознание.

В ходе следствия деяние было квалифицировано, как причинение смерти по неосторожности, по статье 109 УК РФ.

Знакомый обратился ко мне, когда дело уже было передано прокурору, через полгода после описываемых событий. Работу по делу я вела дистанционно ( дело было в другом регионе).

Пребывая в шоке от произошедшего, близкие, естественно, не контролировали ход следствия, не сомневаясь в том, что российская Фемида встанет на сторону потерпевших без их непосредственного участия в следственном и судебном процессе.

Но Фемида, видимо, мечтала об отпуске, сняла повязку с глаз, рассмотрела возможности друзей обвиняемого, и размахивать мечом ей совершенно расхотелось.

Когда через полгода выяснилось, что убийство – вовсе и не убийство, а всего лишь неосторожное причинение смерти, что обвиняемый отпущен под залог в 500000 рублей, оплаченный его друзьями из азербайджанской диаспоры, что те же друзья предлагают возместить причиненный их соотечественником ущерб в размере 400000 рублей и прекратить дело за примирением сторон, — «пить «боржоми», как говорится, было уже поздно.

Просматривая фотокопии материалов уголовного дела, я пришла к выводу, что никакой переквалификации на ч.4 ст. 111 УК РФ, как настаивал мой знакомый, здесь ожидать не следует, хотя объективно все признаки наличия в действиях обвиняемого умысла на причинение тяжкого вреда здоровью С. имели место. Но у меня сложилось мнение, что дело постараются максимально быстро рассмотреть, не обременяя себя лишними действиями в целях поиска истины. Впоследствии стало понятно, что я была права.

В процессе ознакомления с делом меня удивило, если не сказать больше, одно странное обстоятельство — потерпевшими по делу были признаны – жена С. ( его вдова) и мой знакомый – брат жены. А вот несовершеннолетний сын С. в числе потерпевших не значился. Это обстоятельство мой знакомый объяснял тем, что следователь имел дело именно с ним, а не с супругой убитого, поскольку она была в абсолютной прострации и не понимала происходящего.

Но мне было совершенно понятно, что никаких оснований для признания моего знакомого, всего лишь брата жены убитого, потерпевшим по этому делу у следователя не было. Так же, как было понятно и то, что у следователя были все основания  и даже — обязанность, для признания потерпевшим несовершеннолетнего сына С.

Но на тот момент я наивно полагала, что эта ситуация легко разрешится в ходе первого же судебного заседания. Как же я ошибалась! У наших судов на всё имеется собственное мнение.

Поскольку все тяготы непосредственного участия в судебном разбирательстве взял на себя мой знакомый, я, находясь у себя в кабинете, подготовила ряд ходатайств для суда.

Во-первых, мы, всё-таки, не оставили мысли о переквалификации деяния на более тяжкое. С этой целью было подготовлено ходатайство о проведении дополнительной экспертизы для установления причин наступления смерти ( не от соударения головы С. с кафельным полом, как было указано в экспертном заключении, а в результате неоднократного нанесения ударов в область лба, последующего падения С. с высоты собственного роста с приданным ему толчком обвиняемого ускорением).

Во-вторых, опасаясь, что суд снимет с моего знакомого статус потерпевшего ( так как, даже при очень сильно закрытых на всё глазах следствия и суда, он, ну никак, не мог быть признан потерпевшим по этому делу), а, учитывая его активное участие в судебном разбирательстве, он суду в процессе ни в каком виде был не нужен, — я подготовила ходатайство о допуске его в качестве представителя потерпевшей.

В-третьих, было подготовлено ходатайство о признании потерпевшим несовершеннолетнего сына С.

В-четвертых, было письменно изложено мнение потерпевшего по делу, с подробным анализом данных записей камер видеонаблюдения с места происшествия, из которых было явно видно, что обвиняемый обладает отточенной техникой нанесения ударов, направленных на причинение тяжких телесных повреждений или смерти.

Первое заседание суда вызвало шок даже у меня. По словам моего знакомого, суд намерен был рассмотреть дело за два дня.

Все ходатайства были отклонены: в проведении дополнительной экспертизы было отказано, так как экспертное заключение, имеющееся в материалах дела, по мнению суда, полное и не вызывает сомнений в правильности выводов; представителем потерпевшей мой знакомый не стал, так как он сам является потерпевшим и будет в процессе участвовать в этом статусе ( это не смотря на то, что защита обвиняемого настаивала на необоснованности признания его потерпевшим); несовершеннолетний сын С. не был признан потерпевшим, так как его мать и так признана потерпевшей, а она является его законным представителем, так зачем еще и ребенка признавать, он же сам в процессе участвовать не будет ( это слова судьи).

Опасаясь, что дело может быть окончено вот уже завтра, мы подготовили еще несколько ходатайств с одной только целью – вынудить суд отложить рассмотрение дела. Нам необходимо было время, так как нужно было найти свидетеля, способного пояснить, что в технике нанесения ударов обвиняемым были явные признаки владения боевым искусством, что обвиняемый, естественно, отрицал. Кроме того, нам необходимо было время для подготовки гражданского иска.

Суд, нехотя, отложил рассмотрение дела. Поскольку это был конец апреля, то следующей датой судебного заседания стал день после выходных и праздников. У нас появилось около десяти дней.

За это время мы нашли необходимого свидетеля, он пришел в суд, дал показания, с его участием исследовалась видеозапись, он покадрово ее отсматривал и пояснял, что именно и — как,  делает обвиняемый.
По его словам, без всяких сомнений, удары наносились обвиняемым со знанием дела, в те точки и области и с такой силой и техникой, которые запрещены к применению профессионалами, и имеют своей целью окончательное «выведение» противника из строя с помощью причинения ему таких телесных повреждений, получив которые он уже не сможет встать самостоятельно.

Мы немногого добились этим допросом — квалификация осталась прежней, дело было рассмотрено за четыре дня, все ходатайства потерпевшей стороны отклонены. В приговоре суд указал на аморальность поведения С., которая спровоцировала конфликт ( к слову сказать, указанная «аморальность» подтверждалась только показаниями свидетелей – работников бара и их друзей, на видеозаписи никакого конфликта зафиксировано не было). Совершение деяния при исполнении обвиняемым своих профессиональных обязанностей не было отражено в приговоре вообще.

Наказание – один год и девять месяцев исправительных работ. В пользу потерпевшей было взыскано 500000 рублей в возмещение морального вреда из трех миллионов, которые были заявлены. Гражданский иск о взыскании материального ущерба был оставлен без рассмотрения.

После такого приговора даже мой знакомый – боец по натуре, упал духом. Что уж говорить о его сестре, которая совсем опустила руки и категорически отказалась от дальнейших действий.

Но эмоции эмоциями, а десятидневный срок на апелляционное обжалование никто не отменял. Тем более, что явная незаконность приговора и действий суда в судебном процессе возмущали и придавали сил.

В результате апелляционного обжалования нам удалось отменить приговор в части – дело в части гражданского иска, включая компенсацию морального вреда, направлено на рассмотрение суда в порядке гражданского судопроизводства. Отказ в признании несовершеннолетнего сына С. потерпевшим был признан несоответствующим закону.

Следующим этапом наших действий стало взыскание с осуждённого компенсаций причинённого вреда.

Здесь надо сделать небольшое отступление и отметить, что обвиняемый – гражданин Азербайджана, трудоустроен у своих соотечественников, официальный заработок его составляет 20000 рублей в месяц и по приговору он еще должен 20% от заработка перечислять в доход государства.

Понимая всю бесперспективность взыскания с обвиняемого компенсаций в пользу потерпевших, мной было принято решение о предъявлении иска к работодателю – тому самому юридическому лицу, где работал обвиняемый в момент рассматриваемых событий, в баре которого всё и произошло.

Обосновывая требования, я ссылалась на нормы ГК РФ об ответственности работодателя за вред, причиненный работником при исполнении трудовых обязанностей. Расчёт сумм производился исходя из данных о заработке С. за прошедший до смерти год.

Требования складывались из сумм компенсации вреда, причиненного смертью кормильца, в пользу несовершеннолетнего сына в размере половины заработка С. за каждый месяц до совершеннолетия ( или до 23 лет в случае обучения по очной форме), начиная с момента смерти ( истица в суде, вопреки моему расчету, настаивала на взыскании с момента причинения тяжких телесных повреждений, т.е. около месяца ранее наступления смерти С.), сумм в возмещение расходов на погребение, компенсации морального вреда в размере 3000000 рублей.

Настаивая на расчёте компенсации вреда, причинённого смертью кормильца, в размере половины среднего заработка умершего, я исходила из того, что сын имеет право на ту часть средств умершего, на которую имел бы право при жизни отца, определяя её не в размере причитавшихся на долю сына алиментов ( в случае взыскания их), что составляло бы всего 25%, а исходя из состава семьи — три человека, и количества иждивенцев — один сын. При таком подходе, когда в семье двое работающих родителя и один несовершеннолетний ребёнок, можно говорить о праве ребёнка на половину заработка умершего родителя, поскольку другой родитель имеет самостоятельный заработок.

Определяя размер компенсации морального вреда, причиненного смертью близкого родственника, мы исходили из тех сумм, которые выплачиваются государством родственникам, потерявшим членов семьи в результате каких-либо чрезвычайных обстоятельства, катастроф. В обоснование приводили именно указанные случаи и размеры компенсаций родственникам погибших. Что касается доказывания степени нравственных переживаний, то нами были в материалы дела представлены справки из школы, где обучается сын С., о резком падении его успеваемости в результате пережитого стресса, заключение психолога о состоянии ребенка, многочисленные справки об обращениях самой вдовы С. к врачам после пережитого горя.

И вот оно – решение суда, такое долгожданное и настолько неожиданное!

Требования удовлетворены в полном объёме. Все требуемые суммы взысканы с ответчика – работодателя.

Особенно порадовал подход суда к определению размера компенсации морального вреда — три миллиона рублей взысканы в пользу потерпевших. Принял суд и предложенный мной подход к определению размера компенсации вреда, причинённого смертью кормильца, исходя из количества иждивенцев и приходящейся на долю одного иждивенца — сына, части заработка умершего, что составило 1/2 от среднего заработка.

Правда, и здесь не обошлось без недочётов – суд, видимо, второпях, забыл указать в резолютивной части решения на взыскание сумм на погребение и государственной пошлины. Но такой недочёт недолго исправить.

P.S. Хотела здесь написать о своих сомнениях по поводу обоснованности предъявления требований к работодателю именно в этой ситуации, но остановила уже занесенную над клавиатурой руку. Поскольку возможности для обжалования решения еще не исчерпаны ответчиком, то не хочется «лить воду на его мельницу», ведь его представители тоже могут читать эту статью.

И ещё. Я восприняла это решение, как редкую удачу,  поэтому и иллюстрация к настоящей публикации карикатурная. Конечно, удача появилась не на пустом месте, и для получения такого решения суда было сделано немало, но… как редко бывают в нашей стране такие решения, несмотря ни на какие усилия с потерпевшей стороны.