25.
Бытие философии.
Со всей уверенностью, можно сказать, что бытие философии сегодня будет весьма непредсказуемо с точки зрения последующего понимания ее как философии для тех или иных дегенератов истории. То, что называется философией, что сформировано в общественном сознании как философия, как то, что необходимо называть философией, никогда не имело место в действительности. Нет механизмов, которые были бы, в сущности, реализацией того, что есть философия, философия существует как идеальность представления о познании тех или иных индивидуумов, тематическое моделирование и вариации в отношении познания, но никогда как форма познания, отражающая в самое себя целостность возможного отнесения к самое себя круга предметов. Философия возникает сегодня в формах, которые порой даже не могут быть поняты как формы философии. При этом данное есть основа нашего мышления в отношении философии. Отношения мысли иногда располагаются вне причинности и следствия, которые мы пытаемся рядить в философию прошлого, занимаясь по существу исследованием истории философии. Соответственно, вопросы философского знания, это, прежде всего, вопросы разового использования по отношению к сознанию обывателя. Философия как то, что позволяет однажды принять в сознание и никогда не отпускать то или иное БВВ, или определить как чужеродное в отношении субъектов, в сознании которых проникновение все же состоялось. Данная форма организация бытия в возможности является философией?
Но никогда еще зависимость человека не была столь высока от государственного фактора влияния, от того, что сегодня есть государство. Человек потерял способность реализации в замкнутых парадигмах собственной способности на труд, он есть теперь существо полностью зависимое от государства. Поэтому то, что ранее было самостоятельностью познания для мещанина и не – философа по определению рода своих занятий, сегодня является весьма и весьма анахронизмом и завистью познания в отношении государственного познания, иными словами властного познания, познания, которое стремится к тому, чтобы однозначно вопреки форме доказывания в рамках самое себя как рассуждения определять сознание неперсонифицированного круга лиц. Страшен день суда сегодня, но не менее страшен он будет и завтра.
Разница познания, различие познавательного, индивидуальность познающего, дифференцированность результата и одобрение большинством как форма уверенности в результативности предметности по отношению к способу воспроизводства значения – все это удел схоластов бытия научного понимания и в видения проблемы, аксиоматичность которой заложена в самих их методах ощупывания реальности.
Нам прекрасно понятно, что ни один политик современности, а тем более зародыш и выродок будущего не станет утруждать себя вопросами гносеологии результативности волевого телодвижения масс, направляемых им, но все же то, благодаря чему мы пишем эту работу, сильнее нас самих в части необходимости завершения результата исследования, и потому мне приходится начинать все заново и говорить в несколько раз более напыщенно, чем этого требует выхолощенность и обезличенность научной среды, но это неизбежно при том масштабе проблемы, которую мы взялись доказать – прогнозирование будущего на основе методологии, формируемой в настоящем.
При всем при этом необходимо пользоваться формами языка, который есть метод по структурированию представления об исследуемом предмете. Язык скрывает в себе как всю слабость человеческой мысли, так и могущество убеждения и тысячи ловушек самого разнородного только по стилю, но в любом случае конечная цель,- прийти к тождеству смысла того, что есть проблема. Фридрих Ницше — там, где ухо не приучено слышать оно слышит только пустоту.
Наши исследования могут быть крайне различными, возможно антагонистичными и прочее. Если они оправдываемы значением, которое есть именно личное представление, то это прекрасно, ибо данная ситуация есть залог успеха в решении проблемы. Если же наши расхождения будут вызваны методологическими недоразумениями (начиная от разного понимания слов и, заканчивая мошенническими конструкциями типа «Критики чистого разума»), то это будет не только обидно, но и глубоко нецелесообразно по отношению к целесообразности времени.
Вопросы познания не могут быть решены методами публичности содержательно только потому, что они протекают всегда в рамках одной головы, одной единицы данного познания. Решишь вопрос о стабилизировании познания безотносительно к фактору личностного, индивидуально – личностного, - это почти то же самое, как попытаться жить в условиях экономики, не имеющей конечного потребителя.
Но следует признать, что любое познавательное действие всегда индивидуально, но не все индивидуальное является познаваемым.
Более того, следует сказать, что употребление термина индивидуализма применительно к понятию познания невозможно в адекватности восприятия, поскольку сам концепт данного словоупотребления предполагает природу чуждую тому, что мы называем познанием. Индивидуальность привыкли видеть в достаточно простой чувственной оболочке — единице — носителе бытия в возможности — человека. При этом именно за человеком как данностью восприятия всегда признается существование, а, следовательно, и присущность ему, как бытию свойственности, например, — индивидуальности. Может быть, сомнение и порождает нечто вроде презумпции, которая может быть опровергнута таким образом, что мы можем сказать «нет у него нет этого», но это опять же привязка от противного, от того, что у него должно было бы быть в силу его причастности кругу того, что допускает возможность суждения о нем, как о субъекте презумпции.
Возможность обозначать категоричность суждения через форму приписывания объекту суждения свойства есть, прежде всего, функция человеческого.
Море в своей постоянности изменения и противопоставления себя суше при смене динамики изменения восприятия и его цикличности рождает для первобытного человека понятие формы. Форма становится неким символом привязанности свойства, которое может противоречить самому смыслу формы в силу того, что она есть нечто противостоящее своему эмпирическому содержанию в процессе перцепции – вода, как нечто твердое, но неизменно отказывающее человеку в опоре, рождает сомнение относительно способности суждения по одному чувственному внешнему восприятию, — возникает необходимость синтеза нескольких суждений, которые не могут быть слиты в единых временных рамках как единое сочетание познания предмета, соответствующее свойствам познающего субъекта.
Наш язык по-прежнему сохраняет данные метафоры, осколки эллинской культуры.
Бытие философии.
Со всей уверенностью, можно сказать, что бытие философии сегодня будет весьма непредсказуемо с точки зрения последующего понимания ее как философии для тех или иных дегенератов истории. То, что называется философией, что сформировано в общественном сознании как философия, как то, что необходимо называть философией, никогда не имело место в действительности. Нет механизмов, которые были бы, в сущности, реализацией того, что есть философия, философия существует как идеальность представления о познании тех или иных индивидуумов, тематическое моделирование и вариации в отношении познания, но никогда как форма познания, отражающая в самое себя целостность возможного отнесения к самое себя круга предметов. Философия возникает сегодня в формах, которые порой даже не могут быть поняты как формы философии. При этом данное есть основа нашего мышления в отношении философии. Отношения мысли иногда располагаются вне причинности и следствия, которые мы пытаемся рядить в философию прошлого, занимаясь по существу исследованием истории философии. Соответственно, вопросы философского знания, это, прежде всего, вопросы разового использования по отношению к сознанию обывателя. Философия как то, что позволяет однажды принять в сознание и никогда не отпускать то или иное БВВ, или определить как чужеродное в отношении субъектов, в сознании которых проникновение все же состоялось. Данная форма организация бытия в возможности является философией?
Но никогда еще зависимость человека не была столь высока от государственного фактора влияния, от того, что сегодня есть государство. Человек потерял способность реализации в замкнутых парадигмах собственной способности на труд, он есть теперь существо полностью зависимое от государства. Поэтому то, что ранее было самостоятельностью познания для мещанина и не – философа по определению рода своих занятий, сегодня является весьма и весьма анахронизмом и завистью познания в отношении государственного познания, иными словами властного познания, познания, которое стремится к тому, чтобы однозначно вопреки форме доказывания в рамках самое себя как рассуждения определять сознание неперсонифицированного круга лиц. Страшен день суда сегодня, но не менее страшен он будет и завтра.
Разница познания, различие познавательного, индивидуальность познающего, дифференцированность результата и одобрение большинством как форма уверенности в результативности предметности по отношению к способу воспроизводства значения – все это удел схоластов бытия научного понимания и в видения проблемы, аксиоматичность которой заложена в самих их методах ощупывания реальности.
Нам прекрасно понятно, что ни один политик современности, а тем более зародыш и выродок будущего не станет утруждать себя вопросами гносеологии результативности волевого телодвижения масс, направляемых им, но все же то, благодаря чему мы пишем эту работу, сильнее нас самих в части необходимости завершения результата исследования, и потому мне приходится начинать все заново и говорить в несколько раз более напыщенно, чем этого требует выхолощенность и обезличенность научной среды, но это неизбежно при том масштабе проблемы, которую мы взялись доказать – прогнозирование будущего на основе методологии, формируемой в настоящем.
При всем при этом необходимо пользоваться формами языка, который есть метод по структурированию представления об исследуемом предмете. Язык скрывает в себе как всю слабость человеческой мысли, так и могущество убеждения и тысячи ловушек самого разнородного только по стилю, но в любом случае конечная цель,- прийти к тождеству смысла того, что есть проблема. Фридрих Ницше — там, где ухо не приучено слышать оно слышит только пустоту.
Наши исследования могут быть крайне различными, возможно антагонистичными и прочее. Если они оправдываемы значением, которое есть именно личное представление, то это прекрасно, ибо данная ситуация есть залог успеха в решении проблемы. Если же наши расхождения будут вызваны методологическими недоразумениями (начиная от разного понимания слов и, заканчивая мошенническими конструкциями типа «Критики чистого разума»), то это будет не только обидно, но и глубоко нецелесообразно по отношению к целесообразности времени.
Вопросы познания не могут быть решены методами публичности содержательно только потому, что они протекают всегда в рамках одной головы, одной единицы данного познания. Решишь вопрос о стабилизировании познания безотносительно к фактору личностного, индивидуально – личностного, - это почти то же самое, как попытаться жить в условиях экономики, не имеющей конечного потребителя.
Но следует признать, что любое познавательное действие всегда индивидуально, но не все индивидуальное является познаваемым.
Более того, следует сказать, что употребление термина индивидуализма применительно к понятию познания невозможно в адекватности восприятия, поскольку сам концепт данного словоупотребления предполагает природу чуждую тому, что мы называем познанием. Индивидуальность привыкли видеть в достаточно простой чувственной оболочке — единице — носителе бытия в возможности — человека. При этом именно за человеком как данностью восприятия всегда признается существование, а, следовательно, и присущность ему, как бытию свойственности, например, — индивидуальности. Может быть, сомнение и порождает нечто вроде презумпции, которая может быть опровергнута таким образом, что мы можем сказать «нет у него нет этого», но это опять же привязка от противного, от того, что у него должно было бы быть в силу его причастности кругу того, что допускает возможность суждения о нем, как о субъекте презумпции.
Возможность обозначать категоричность суждения через форму приписывания объекту суждения свойства есть, прежде всего, функция человеческого.
Море в своей постоянности изменения и противопоставления себя суше при смене динамики изменения восприятия и его цикличности рождает для первобытного человека понятие формы. Форма становится неким символом привязанности свойства, которое может противоречить самому смыслу формы в силу того, что она есть нечто противостоящее своему эмпирическому содержанию в процессе перцепции – вода, как нечто твердое, но неизменно отказывающее человеку в опоре, рождает сомнение относительно способности суждения по одному чувственному внешнему восприятию, — возникает необходимость синтеза нескольких суждений, которые не могут быть слиты в единых временных рамках как единое сочетание познания предмета, соответствующее свойствам познающего субъекта.
Наш язык по-прежнему сохраняет данные метафоры, осколки эллинской культуры.
Рустам Павлович, помните кадр из известного фильма, где звучала реплика:
"… огласите весь список..."
Позвольте спросить, сколько параграфов во всём отчаянном труде, 30, 50, 100 и можно ли его использовать для перевода, демонстрации и обсуждения правоведами и философами на других языках в других странах, напр. у нас, в Германии?
:))55. Все что публикутеся в Сети уже издано на мтаериальном носителе. Использование я разрешал всем и всегда, но у Администрации Праворуба так же неплохо было бы спросить разрешения:))