Мошенничество (ч. 2 ст. 159 УК РФ). Анализ одного уголовного дела. Борьба с оговором (часть вторая: суд)

Начало описываемой истории находится здесь.

Суд

Я стал наводить справки о судье, которой попало наше дело. Сам я с ней раньше не встречался.

Мной планировалось грамотно представить в суде все наши доказательства, разнести в пух и прах противную нам сторону, которая уже увязла в неустранимых противоречиях и получить законный оправдательный приговор. А какой еще может быть исход при таких доказательствах?

Мне объяснили, что с судьей нам крупно не повезло. Сказали, чтобы я забыл об оправдательном приговоре: эта судья вынесет обвинительный приговор при любых обстоятельствах. Рассказали, что судья в процессе ведет себя очень грубо, а иногда даже кроет матом не угодивших ей оппонентов, за что ей неоднократно уже попадало на планерках от председателя суда. Одним словом, нам подсунули самый худший вариант судьи из имеющихся в наличии.

Ну, что же, придется снять розовые очки. Значит, ближайшими целями защиты становятся: заставить суд огласить все значимые для нас доказательства и проследить, чтобы  данные факты были зафиксированы в протоколе судебного заседания; попытаться, по возможности, отвести судью от дела.

Первым делом уведомляю суд об использовании защитой аудиозаписи. Ставлю диктофон поближе к судье, лелея надежду, что она в судебном заседании не сдержится и все-таки начнет крыть кого-нибудь матом, а уж повод для этого адвокат постарается ей дать.

Причем, суд также ведет аудиозапись процесса (о чем меня заранее предупредили знакомые), что потребует от нас соблюдения определенных правил. Сама судья об этом обстоятельстве скромно промолчала, хотя в протоколе, как позже выяснилось, было отражено, что суд уведомил присутствующих о данном факте.

Наблюдая за поведением судьи в судебном заседании, отмечаю ее импульсивность и неспособность контролировать свои эмоции. Язык свой она, видя мой диктофон, по-видимому, решила держать под контролем — понимает, на чем мы можем ее поймать, а вот эмоции выдают «слугу закона» с головой.

Если что-то идет вопреки ее желаниям, судья начинает краснеть, всем своим видом выказывая свое недовольство, а если адвокат продолжает гнуть свою линию, то она срывается на подсудимом, делая ему жесткие замечания, что он не так сидит, не так глядит, не достаточно резво встает. Ну, а если ситуация судью устраивает — она излучает благость и улыбается. Вот такой нехитрый психологический портрет!

Я беру на вооружение свои наблюдения и весь процесс зорко слежу  за ее внутренним состоянием, если эта женщина злится — значит, двигаюсь в правильном направлении, ну, а если замечаю улыбку на ее лице — повод задуматься, значит, что-то делаю не так.

Интересы Ольги также представляет адвокат и, разумеется, они, как могут при этих обстоятельствах, прорабатывают свою позицию.

Допрос матери Ольги

Мать Ольги — единственный прямой свидетель. На ее показаниях строится все обвинение, вменяемое Кириллу. На основании показаний этой женщины о том, что Кирилл позвонил ей, в процессе этого разговора обманул ее, убедив отдать шубу дочери, а затем приехал и забрал приготовленную ей шубу, строится объективная сторона состава предъявленного Кириллу обвинения. Только вот детализация телефонных соединений Кирилла за этот день, четко показывает, что не было этого звонка.

С его стороны был только один звонок, когда Кирилл уже подъехал за шубой, и это соединение длилось всего восемь секунд (невозможно за это время убедить свидетеля отдать шубу), причем мать Ольги упоминала об этом звонке, поясняя, что Кирилл  звонком сообщил о своем приезде и о шубе в этот раз речи не вел.

Допрашиваем Ольгину мать, уголовное дело их адвокат изучил, видел мое ходатайство о восьми секундах, поэтому волей-неволей главная свидетельница обвинения начинает менять свои показания, теперь она говорит, что Кирилл обманул ее не в процессе телефонного разговора, а при их личном контакте, когда он уже подъехал к ней. Да вот только они забыли, что на следствии свидетель говорила, что после звонка Кирилла, она сразу вышла к нему уже с шубой (как она узнала, что шубу нужно ему вынести, если еще не было разговора?). И число дня передачи денег дочери на покупку молокоотсоса теперь совпадает с числом реальной его покупки.

Ввиду существенных противоречий заявляю ходатайство об оглашении первоначальных показаний этого свидетеля, данных в ходе предварительного следствия.

Судья на это: «А я не буду оглашать» (железный аргумент!).

Прокурор одновременно заявляет ходатайство об оглашении доработанных показаний матери Ольги, данных уже после очных ставок с Кириллом. Это оглашаем без вопросов, хотя оснований для этого нет вообще.

Я снова с металлом в голосе спрашиваю: «По заявленному защитой ходатайству показания не будем оглашать?» Судья, поняв, что сейчас получит отвод, отвечает: «Ну, почему не будем, будем».

Начинаем оглашать. За озвучивание каждого предложения, каждого слова, приходится с судьей бороться. Она старается огласить так, чтобы не произносить нужные защите слова и выражения, отраженные в протоколах допросов. А я не забываю, что судом ведется аудиозапись  заседания, потом скажут, что данные обстоятельства реально оглашены не были, следовательно, не были исследованы в судебном заседании, поэтому суд не принял их во внимание, и представят в подтверждение свою аудиозапись.

Поэтому приходится разговаривать с судьей жестко, на повышенных тонах, и заставлять оглашать все слова, которые нам нужны. Судья сидит злющая, вся красная, хоть прикуривай, а адвокату приходится чуть не силой заставлять ее делать то, что она  и так обязана делать по роду своей работы.

Я объясняю судье для чего нужно огласить ту или иную фразу, что это доказывает, смотрю ей в глаза и вижу пустоту. Четко осознаю: она не желает ни слышать меня, ни понимать. Так что нужно отбросить все сантименты и относиться к ней соответственно.

Продолжение судебного следствия

Мать Кирилла с ее первоначальными показаниями, данными против сына, нам в суде не нужна, оглашать ее показания я не даю. Оглашаем нужные защите показания свидетелей. Допрашиваем работника ломбарда, принявшего у Кирилла шубу. Кроме получения вещи в залог, они могут сразу купить сдаваемую вещь. На мой вопрос о стоимости шубы, если бы Кирилл ее продал, приемщик отвечает, что сумма составила бы около 20 тыс. руб. против тех 5 тыс. руб., которые Кирилл получил за сдачу шубы с правом выкупа. Допрашиваем Кирилла...

Оглашаем протокол осмотра телефонного разговора Ольги с братом Кирилла, где она прямо говорит, что дала разрешение на сдачу шубы. У нас еще есть детализация телефонных соединений Кирилла за рассматриваемый нами злополучный день. Ни суд, ни обвинение, разумеется, не горят желанием оглашать данный документ. Заявляю ходатайство об оглашении этого доказательства. Судья спрашивает: «Какие, конкретно, соединения Вы желаете огласить? Отметьте их галочками». И дает мне дело. 

Я называю соединения, отмечаю их галочками и подаю ей. Судья говорит: «Ну, вот и оглашено». Это, говорю, что, считается, что оглашение состоялось? Судья отвечает: «Конечно». А сама аж светится от счастья, и плавно переходит к вопросу о завершении судебного следствия. Похоже, что меня снова пытаются «развести». Нельзя этого позволять. По сути, такой важный документ, который полностью разбивает все обвинение, реально оглашен не был.

А ч.1 ст. 240 УПК РФ указывает, что В судебном разбирательстве все доказательства по уголовному делу подлежат непосредственному исследованию...

Защите нужно время для маневра, и нельзя позволять судье делать так, как хочет она.

Очередной судебный день у нас подходит к концу и, чтобы получить время для составления так необходимых нам письменных ходатайств (устные ходатайства могут исказить и занести в протокол не так как нужно нам), и не дать судье закончить сейчас судебное следствие, защитник заявляет ходатайство о прослушивании аудио диска, который признан вещественным доказательством, с записью телефонного разговора Ольги с братом Кирилла. Судья отмахнуться от этого не может, поневоле приходится переносить судебное заседание.

Я, воспользовавшись передышкой, готовлю письменные ходатайства. Оказывается, заставить суд надлежаще огласить детализацию телефонных соединений — дело непростое. Составляю ходатайство об оглашении судом данного документа, причем указываю конкретно, что прошу огласить все телефонные соединения сотового номера подсудимого с другими абонентами, совершенные в указанные сутки, с оглашением номера абонента, с которым проводилось соединение, времени, в которое произошло указанное соединение, и продолжительности данного телефонного соединения. Иначе суд огласит так, что потом нельзя будет это использовать как доказательство.

Кроме того, относительно данного вопроса, прошу суд предоставить защите возможность дополнительно допросить подсудимого относительно телефонных соединений, указанных в данных документах, и связанных с ними обстоятельств, с предоставлением подсудимому возможности обозрения указанных документов при даче показаний.

Судья обрывочно и очень неохотно оглашала важную для нас часть из первоначальных показаний матери Ольги, поэтому я всю эту часть воспроизвел в ходатайстве и просил огласить все дословно. Тут уже вступил в силу адвокатский принцип, что лучше сделать что-то излишне, чем чего-то не доделать. И не бояться, если что, выглядеть глупо перед судом (пусть думают, что хотят).

Завершение суда

Продолжаем заседание. Судья весела и благодушна. Для озвучивания SD — диска притащили какой-то непонятный аппарат, похожий на магнитофон, запихнули туда диск. Вместо разговора раздался скрежет.

Судья: «По техническим причинам прослушать диск не можем». Адвокат: «Необходим компьютер, прошу воспроизвести на нем». Судья: «Нет. К тому же расшифровку разговора мы оглашали».

В принципе, прослушивание этого диска защите ничего не дает, суд все равно не воспринимает наши доказательства, но, по сути, получается, что судом не изучен документ, признанный вещественным доказательством, при заявленном об этом ходатайстве защиты (один из серьезных аргументов для отмены приговора).

Судья снова хочет завершить судебное следствие. Все наши оппоненты с этим согласны. Нет, ребята, я вам так просто закончить дело не дам. И начинаю заявлять по порядку подготовленную пачку письменных ходатайств. Судья покраснела, вся веселость и благодушие у нее махом прошли. А я, уловив реакцию судьи, удовлетворенно отметил, что делаю именно то, что нужно.

Кучу моих ходатайств судья отклонила, отклонила и ходатайство о дополнительном оглашении показаний матери Ольги, сославшись на то, что все это и так уже оглашено. Но все ходатайства приобщены к материалам дела, следовательно, теперь суд не может сказать, что какие-то значимые для нас обстоятельства не оглашались, иначе получится, что защита просила огласить, а суд не огласил. Ходатайства адвоката выполнили свою задачу — отсекли у суда возможность признать, что важные для нас показания не были исследованы в судебном заседании (ч.1 ст. 240 УПК РФ).

А вот ходатайство об оглашении детализации телефонных соединений Кирилла и его дополнительного допроса по этому поводу, пришлось удовлетворить. Я взял дело, озвучил номер каждого телефонного соединения, время соединения, их продолжительность, а Кирилл параллельно по каждому соединению дал комментарий, что это были за соединения, и о чем в них шел разговор.

Таким образом, суд не смог обыграть адвоката в том, чтобы признать не оглашенными значимые для защиты доказательства. А нам они еще могут  серьезно пригодиться при работе в следующих судебных инстанциях.

Итак, против нас осталось: злополучная явка с повинной Кирилла и его первоначальные признательные показания. Больше ничего нет — остальное мы разбили. А вот за нас образуется совокупность доказательств, про которую так любят рассуждать  судьи в приговорах, которая четко свидетельствует от отсутствии в действиях Кирилла состава преступления.

При допросах в судебном заседании я спрашивал Ольгу и ее мать о том, уполномочивала ли потерпевшая свою мать распоряжаться своей шубой, обе сказали, что такого права Ольга матери не давала, шуба была отдана лишь на хранение. В соответствии с действовавшим на то время п.3 Постановления Пленума ВС РФ от 27.12.2007г. «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении и растрате» указано, что «злоупотребление доверием (которое вменяют в вину Кириллу) при мошенничестве заключается в использовании с корыстной целью доверительных отношений с владельцем этого имущества или иным лицом, уполномоченным принимать решение о передаче этого имущества третьим лицам».

Было очень интересно, как сможет суд мотивировать свой обвинительный приговор при таких доказательствах.

Суд признал Кирилла виновным, назначил наказание в виде 2-х лет 6 месяцев л/св. условно, объективно мотивировать свой приговор не смог и попросту проигнорировал, указанные защитой доказательства.

Показания главного свидетеля обвинения — Ольгиной матери, относительно того, каким же образом Кирилл забрал у нее шубу, суд в приговоре отразить вообще не смог — слишком много противоречий.

После изучения защитой приговора суда, можно было однозначно сказать о наличии законных оснований к безусловной отмене этого судебного «творчества».

Апелляция

Протокол судебного заседания судейские выдавали мне после вынесения приговора по частям в течение двух месяцев. Поэтому свою апелляционную жалобу я тоже выдавал им частями, согласовывая с уже полученными на руки и заверенными копиями протокола, чтобы не дать им возможность делать протокол, принимая во внимание аргументы моих жалоб. Судейские наивно ждали, что я подам им развернутую жалобу, а они на это «подправят» свой протокол, но я такого подарка им делать не собирался (на войне как на войне).

У нас была серьезная надежда на Тюменский областной суд. Но, как оказалось, судье апелляционной инстанции были глубоко безразличны все доводы защиты по этому делу. Административный ресурс на данном этапе вышел таки сильнее логики и закона.