Два года защиты по делу о покушении на убийство. Начало. Про устность и непосредственность исследования доказательств

Закон (ч.1 ст. 240 УПК РФ) обязывает исследовать доказательства непосредственно и производить при этом определённые судебные действия: оглашение (для протоколов и других документов), осмотр (для вещественных доказательств и других предметов), заслушивание (для допросов потерпевших, свидетелей, подсудимых и других участников). Допустимо частичное оглашение письменных доказательств, если стороны не возражают.

По делам, по которым обвиняемый полностью признаёт вину, а доказанность, соблюдение закона при собирании доказательств, квалификация деяния сомнений не вызывают, судебное разбирательство проходит весьма быстро, исследование доказательств становится формальностью, суды выносят мягкие отшлифованные приговоры, которые обычно не оспариваются.

Казалось бы, по «спорным» делам, где подсудимый вину не признаёт, защита активно участвует в допросах, заявляет ходатайства, возражения, сама представляет доказательства, судьи должны быть внимательны и аккуратны, действовать в соответствии с законом сами и заботиться о его соблюдении сторонами.

Особенно при исследовании доказательств. К сожалению, в реальности всё далеко не так. Гособвинитель уже по привычке, выработанной на делах с признанием вины, якобы оглашая доказательства из материалов дела, ограничивается только наименованиями документов, подшитых в дело, и ссылками на тома и листы дела.

Не помню случая, чтобы суд выяснял мнение стороны защиты о таком «оглашении». Когда настаёт моя очередь представления доказательств, я заранее говорю, что оглашать буду документы в той части, которая имеет значение для доказывания доводов защиты.

Как правило, никто не возражает. У читателя может возникнуть вопрос о том, почему я на суде не высказываю свою позицию относительно оглашения гособвинителем только наименований документов (доказательств). Ответ прост.

Гособвинитель, на мой взгляд, в этом случае представляет суду доказательства, но суд их не исследует (не осуществляет для их исследования обязательные судебные действия, предусмотренные ст. 240 УПК РФ), не отражает ход и результаты их исследования в протоколе судебного заседания, как этого требует ст. 259 УПК РФ. И поскольку приговор может быть основан лишь на тех доказательствах, которые были исследованы в судебном заседании, тем самым, лишает себя возможности их использования для обоснования своих выводов в приговоре.

И если с приговором подсудимый не будет согласен, то данное нарушение закона, как повлиявшее на приговор, будет одним из основных доводов в моей апелляционной жалобе. Обсуждая вопрос об эффективности такой тактики, скажу, что прямого ответа я в судебной практике так и не нашёл, а выбрать её меня заставило дело, о котором и пойдёт речь далее.

2 года назад меня попросили о помощи на апелляционной стадии вечером последнего дня срока подачи апелляционной жалобы на приговор Гагаринского районного суда г. Москвы о признании М виновным в покушении на умышленное причинение смерти Р, оскорблении полицейских (ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 105 и ч.1 ст. 319 УК РФ) и наказании – лишение свободы на 6 лет и 2 месяца с отбыванием в колонии строгого режима и штраф в размере 40 т.р.

На руках ни фото, ни копий документов. Рабочий день закончился 2 часа назад. Думать о перспективах было некогда, поэтому, покопавшись на сайте суда, поговорив с доверителями-посетителями, заключил соглашение и успел сдать на почту краткую апелляционную жалобу и заявление о предоставлении возможности для ознакомления с материалами дела, протоколом судебного заседания, копирования видеозаписей (вещественных доказательств) и выдаче копии аудиозаписи протокола судебного заседания.

От имени осужденного составил заявление в суд об ознакомлении с протоколом и аудиозаписью судебного заседания (в надежде на то, что не увезут в СИЗО другого региона, а посетить его в СИЗО не мог из-за жёстких антикоронавирусных ограничений). Неважно как, но заявление он получил, подписал, отправил – всё получилось. На следующий день отсканировал дело, а позже получил копии протокола, аудиопротокола и видеозаписей.

Суть дела.

Предприниматель М приезжает в Москву к знакомым Е и С, которые пригласили Р и вчетвером стали пить и пустословить прямо в машине. Р, не ужинавший, приглашает всех в свой любимый ресторан. Соглашается только М, а остальные, наконец-то, помчались к семьям.

Зайдя в ресторан, Р и М будто поняли, что двоих для ужина мало. Вышли, прогулялись, встретили третьего – В, с которым Р с его слов только пару раз чай пил и, кроме имени, больше ничего про него не знает.

Через полчаса за столом обстановка начала портиться. В то перекатывал в руке шарики, то крутил «бабочкой», в речи изобиловала нецензурщина, а М сделал ему замечание. В это не понравилось, страсти стали накаляться. М вытащил из кармана декоративный кинжал общей длиной примерно 12 см и поместил в рукав куртки.

Р пытался успокоить их, но не получилось. В пошёл на выход, вызвав М туда же. Разборку наблюдала компания из молодых людей, один из которых (назовём его Ч) сразу выбежал за В. Р пытался удержать М от дальнейшего конфликта, но тот его несколько раз толкнул и вышел, а Р последовал за ним.

На улице Р решил, что избежать поножовщины между двумя вооружёнными людьми удастся, если первым атаковать М и выключить его. Ударил ногой в грудь, но М не свалился, погнался за убегающим Р, пытаясь достать его. Р резко остановился, встречным ударом кулаком свалил М и несколькими ударами ногой по голове отправил его в нокаут, после чего почувствовал рану, поймал такси и поехал в больницу.

М, полежав на тротуаре, поднялся, подобрал выпавшее орудие, положил в карман, вернулся в ресторан, придрался к группе молодых людей, из-за чего бармен вызвал полицию, общение с которой у М превратилось в новое преступление, с которого собственно уголовный процесс и завертелся.

Возбудили дело по ст. 111 ч. 2 п. «з» УК РФ, а через месяц передали в СКР, где уже пылился материал о насилии в отношении представителя власти. Возбудили также дело по ч.1 ст. 318 УК РФ и соединили с первым, а в дальнейшем действия М в отношении Р переквалифицировали как покушение на убийство на ч. 3 ст. 30 и ч.1 ст. 105 УК РФ.

Р на следующий день после операции позвонил С и Е и сообщил, что М в ресторане затеял разборку, вышли на улицу, где он ударил М ногой, а тот его ранил. При первом допросе следователю не сообщил, что ударил первым, но впоследствии подтвердил разговор с С и Е, а на суде пояснил, что хотел таким образом добиться прекращения конфликта.

С и Е сообщили следователю услышанное от Р. С разных камер в\наблюдения в ресторане и одной камеры на улице, принадлежащей другой организации, изъяты в\записи. То есть, следователь запросил, владельцы камер скопировали на флеш-карты и передали их следователю в руки. Без упаковки, ответов на запросы, выемок и прочего документирования фактов передачи.

Всё просто и типично. Запись с внешней камеры оказалась частями стёртой (московская полиция без этого не может), из-за чего на ней остался виден выход из ресторана только двух лиц (В и Ч), которых в протоколе осмотра следователь представил как М и Р.

Последний на видео наносит первый удар туда, где должен был находиться М, но его не видно из-за деревьев, сам устремляется туда же, а затем появляется с другой стороны отступающим от М, которого вскоре сваливает кулаком и доводит до неподвижности ногами.

За ними следом выбегал В, который в бою не участвовал и вскоре вместе с Р удаляются. Записи с внутренних камер ресторана оказались без демонтажа. На одной из них запечатлены моменты выхода В, за ним Ч, а через минуту М и следом Р. Но эта запись не осмотрена, а в протоколе осмотра записей, следователь указал, что есть также запись с камеры № 7.

Дело безболезненно уходит в суд, где допрашивают Р, М, С, Е и полицейских. На второй день представления доказательств обвинения гособвинитель объявил, что хочет представить заключения экспертов, протоколы осмотра и прочие документы.

Возражений нет. Из протокола судебного заседания: «Гособвинитель представил следующие доказательства …» и далее приведены наименования документов и их местоположение в деле. Осмотрели и видео.

По ходатайству прокурора на следующем после прений сторон заседании, возобновив судебное следствие. Никто ничего не заметил. Или сделали вид, что не заметили. Кстати, перед просмотром видео объявлялся перерыв для подготовки вещдоков и компьютера к проведению осмотра.

Но потом возобновление заседания никто не объявлял. На прениях защитник заявлял о превышении пределов необходимой обороны, подсудимый отрицал цель убийства Р, а обстоятельства конфликта с правоохранителями не помнил из-за большого количества выпитого спиртного.

Факты фальсификации результатов осмотра видеозаписей, частичного их уничтожения я обнаружил только в результате многократного пересмотра. Подзащитный их не смотрел совсем, отказался. В общем, суд основал свои выводы о покушении на убийство на якобы оглашённых доказательствах, показаниях потерпевшего, данных следователю, и отверг его показания в суде (как данные из гуманных соображений) и показания М (желающего избежать ответственность), показания С и Е (очень просто: они не очевидцы).

В «достаточную совокупность» доказательств вошли и видеозаписи, осмотренное в перерыве судебного заседания, и протокол их осмотра следователем, в котором результаты осмотра были искажены. В мотивировочной части приговора была выявлена серьёзная ошибка.

Суд при описании формы вины М допустил выражения, применимые при описании косвенного умысла. А покушение на убийство возможно лишь с прямым умыслом. Казалось бы, налицо очевидное неправильное применение уголовного закона и перспектива для переквалификации преступления с ч. 3 ст. 30 и ч.1 ст. 105 УК РФ на п. «з» ч.2 ст. 111 УК РФ, то есть с особо тяжкого на тяжкое, с существенным снижением размера наказания и изменением вида колонии для его отбывания. А может даже с условным осуждением.

С другой стороны, по другим делам, знал, что Московский городской суд по результатам рассмотрения апелляционной жалобы может исключить именно этот неудачный абзац из приговора, а в остальном оставит его без изменения. Соответствующую практику кассационных судов не нашёл.

Поэтому решил оставить этот довод на случай, если придётся подняться до Верховного Суда РФ. А пока упор решил сделать именно на процессуальных нарушениях, допущенных судом, а также на несоответствии его выводов фактическим обстоятельствам. Рискованно, могу ошибаться, поэтому и не навязываю повторение подобного.

Подал замечания на протокол судебного заседания, которые суд, как и положено, отклонил, дополнительную жалобу с ходатайствами об исследовании доказательств, которые фактически не исследовались, устранении иных нарушений закона и вынесении нового судебного акта с переквалификацией преступления на п. «з» ч.2 ст. 111 УК РФ.

Мосгорсуд отказал в исследовании доказательств, указав, что они были исследованы, а также отверг все остальные доводы жалобы, которую оставил без удовлетворения, а приговор – без изменения. Оправившись от шока, мы решили, что спор нужно продолжить в кассационной инстанции. И об этом во второй части.

К публикации прикрепляю копии процессуальных документов. Буду благодарен за их чтение и деловую критику.